Современная психология учит нас ориентироваться на достижение счастья и оптимизма и пытается исключить из жизни страдание и неизбежную трагичность, сопровождающую человеческое существование. Но не исключает ли это из жизни самого человека? Философ, негативный психоаналитик и преподаватель Школы перспективных исследований ТюмГУ Жюли Реше размышляет о том, как психоанализ может помочь принять неизбежность страдания и раскрыть бытие себя и других в его полноте.

В сегодняшней культуре господствует психологизация. Согласно социологу Филиппу Риффу, человек психологический, то есть постигающий себя в категориях психологии, стал доминантным типом современной культуры. Конвенциональной психологии свойственна гегемония в определении того, что такое человек, а также в нашем осмыслении себя, других и наших отношений с ними. Ориентация конвенциональной психологии — со знаком плюс. Она (и мы вместе с ней) ориентирована на всё «хорошее» и против всего «плохого». Счастье, психологическое здоровье, нормальность, лучшее будущее — да, пожалуйста; травма, депрессия, тревожность — нет, спасибо. Конвенциональная психология носит миссионерский характер, она спасает человека от зла (в его определении самой психологией) и ведет его к благой счастливой жизни.

В этом плане позитивная психология и когнитивно-поведенческая терапия могут считаться квинтэссенцией позитивной ориентации. Первая открыто направлена на счастье и оптимизм, вторая ставит целью их достижение механическим путем.

Казалось бы, всё прекрасно, можно смело шагать в лучшее будущее, оставив позади психологические страдания. Проблема в том, что почему-то получается наоборот. Несмотря на все достижения психологии и коллективную психологическую работу над собой и друг другом, боли не становится меньше, происходит стремительный рост депрессии и тревожности, мы не меньше раним друг друга и себя. В то же время мы надеемся, что эта болезненность — наша личная особенность, и при этом нам кажется, что у большинства получается быть психологически здоровыми людьми, а значит, и нам это удастся в скором будущем.

Психология претендует на исчерпывающее изучение человека, но, возможно, из-за своей позитивной ориентации и миссионерской функции она упускает из виду нечто важное. Она принципиально не может распознать трагическое измерение человечности. В ней нет пространства для трагедии человека, трагедия — ее враг, то, от чего нужно и можно человека оградить. Ее перспектива, ориентированная на улучшение, приспособление, совершенствование и спасение, вытесняет трагическое измерение. Может быть так, что сама эта антитрагическая ориентация в осмыслении человека препятствует пониманию человека как такового.

Фашизм, например, в отличие от того, как мы его сейчас помним, был идеологией счастливого общества будущего, человек которого избавлен от недостатков, причиняющих страдание. Такая идеология закончилась прямым уничтожением человека.

Получается, что попытка избавить человека от недостатков и страдания, в конце концов оборачивается отменой самого человека — который исчезает, отменяется вместе с отменой своих негативных сторон и своей трагедии.

Не то чтобы конвенциональная психология была латентным фашизмом, она лишь обслуживает и поддерживает существующий в обществе запрос, скорее это латентный самофашизм — как стратегия существования современного психологического человека.

В противовес конвенциональной психологии экзистенциальная философия и терапия, а также теория и практика психоанализа лучше схватывают трагичность и болезненность человека или, по крайней мере, в меньшей степени ее избегают.

Трагедия сознания

Петер Вессель Цапффе, философ, эволюционный экзистенциалист и один из наиболее пессимистичных мыслителей, предложил негативную, трагическую перспективу осмысления человека, которая радикально противоречит позитивной перспективе психологии. В соответствии с этой перспективой человек ввиду его гиперразвитого сознания — неизбежно страдающее существо, ошибка природы, которая лучше бы никогда не была совершена. Гиперразвитое сознание делает нас способными острее осознавать свои страдания и их бессмысленность.

Человек обречен всю свою жизнь убегать от страданий. При этом в конце концов его ждет провал, ведь избавиться от страданий он может, только избавившись от самого себя.

В свете этой перспективы вся человеческая деятельность может рассматриваться как попытка бегства человека от самого себя, от своей невыносимости. Религия, которая предлагает надежду на спасение, труд, который отвлекает от страданий, великие идеалы, которые придают смысл страданию, психотерапия, обещающая счастье, — всё это формы психологических механизмов защиты от неизбежной трагедии существования.

Цапффе критиковал психиатрию и психологию за их ошибочное восприятие человека и неспособность распознать его трагическую суть. Их позитивно ориентированный подход к человеку, провозглашающий счастье и оптимизм как наиболее естественные человеческие состояния (которые они и призваны восстановить), — это один из способов эскапизма. Позитивная ориентация психиатрии и психологии видит страдания как нечто чуждое, ненормальное для человека. Цапффе переворачивает эту перспективу с ног на голову, утверждая, что, наоборот, когда человек страдает, он максимально совпадает со своей (изначально ошибочной) природой. Как раз в ощущении безысходности и трагичности он ощущает себя наиболее чутко.

По словам Цапффе, «депрессия, „страх жизни“, отказ от еды и прочее неизменно трактуется как болезненное состояние, требующее лечения. Однако такие вещи являются посланием глубинной, непосредственной сути жизни, горьких плодов гениальности мысли или чувства в корне антибиологических тенденций. Это не болезнь души, но сбой защиты или отказ от нее…»

В основании человека — не счастье и гармония, а трагическая девиация, несовместимая с жизнью. Теорию Цапффе несложно проверить с помощью незамысловатого эксперимента (внимание, эксперимент опасен для вашего психологического здоровья): нужно лишь достаточно надолго остаться наедине с собой, не абстрагируясь на утешительные мысли и жизнеутверждающие иллюзии.

Когда психологические механизмы защиты дают сбой, мы проваливаемся в темную ночь своей души, в глубину грусти и отчаяния — в основание самих себя. Именно эти состояния психология и психиатрия маркируют как психологические отклонения, которых в идеале не должно быть. Это из этой ночи мы вырывается к психологу, к близким, к способам отвлечения, к труду — чтобы забыться, развидеть, убежать. Или же наделяем сами эти состояния смыслом — дескать, пережив их, мы стали сильнее, мудрее, глубже, добрее.

Подавленный ужас бытия

Психоанализ и философия, в особенности экзистенциальная, своей направленностью противостоят ориентации конвенциональной психологии. Они не ставят целью лечение человека — или, по крайней мере, лечение не определяющая цель. То, что можно назвать терапией с точки зрения психоанализа и экзистенциализма, — скорее странность с точки зрения конвенциональной психологии.

Психоанализ и экзистенциализм — негативно ориентированы, поэтому они лучше понимают человека, в частности его конститутивное трагическое измерение. Но это и проблема. В то время, как конвенциональная терапия скорее работает путем отвлечения человека от понимания себя, психоаналитический и экзистенциальный подходы, наоборот, могут дополнительно травмировать и разочаровать. Если психология утешает и внушает надежду, то экзистенциальный подход и психоанализ скорее лишает ее.

Интуиция, которая отчетливо артикулирована у Цапффе, прослеживается на протяжении всей истории философии. Уже в Античности Эпикур и Лукреций Кар констатировали, что у человека тревожное сердце (anxia corda), которое не способны излечить любые благости мира. Лукреций свидетельствует, что тревожность охватывает человека каждый раз, когда он остается наедине с собой (domi):

Ибо, когда он [Эпикур] узрел, что потребное смертным для жизни

И поддержанья ее предоставлено им в изобильи,

Что обеспечена жизнь безопасностью, сколько возможно,

Что возвышает людей и богатство, и знатность, и слава,

И что кичатся они сыновей своих именем добрым,

Но тем не менее всех снедает в сердце забота,

[Nee minus esse domi cuiquam tamen anxia corda],

И беспрерывно их дух угнетают невольные страхи,

Гложет сомненье всегда и тяжкие жалобы мучат, —

Уразумел, что порок заключается в самом сосуде

И что порочность его постоянно внутри разлагает

Всё, что приходит извне, даже самые ценные вещи.

Ибо увидел он тут, что сосуд подтекает и треснул.

Человек надеется удовлетворить свои желания и достичь счастья — заполнить сосуд, при этом остерегаясь признавать, что сосуд треснул. Человек и есть конститутивно треснувший сосуд, он сущностно надломлен. Это изначальный изъян нашей природы.

Экзистенциальная философия, в особенности Кьеркегор и вслед за ним Хайдеггер, осознавала тревожность (Angst) как сердцевину существования человека. Их перспектива — перевернутая по сравнению с перспективой конвенциональной психологии, которая постулирует нормальность и счастье в основании человека, а тревожность рассматривает как опциональное и нежелательное отклонение от этого центра. Тревожность — это то, что конституирует и сопровождает бытие человека. Мир предлагает и даже навязывает пути преодоления или совладания с этой тревожностью, но тревожность всегда в сердцевине человека. По утверждению Хайдеггера, «исходный ужас (Angst) в нашем бытии большей частью подавлен. Ужас — с нами. Он только спит. Его сквозное дыхание веет в нашем бытии». Для того чтобы быть беспроблемной частью социума и не сойти с ума, человек должен разделять его стереотипы, то есть коллективные методы психологической защиты, призванные подавлять тревожность.

Признавая конститутивность тревожности, сами эти мыслители не лишены своих собственных философских механизмов психологической защиты. Например, Кьеркегор предлагал прыжок в иррациональную веру из невыносимости тревожной сердцевины, а Хайдеггер превозносил тревожность, наделяя ее позитивным смыслом, — чем больше тревожности способен выносить человек, тем большей свободой и глубиной мышления он обладает, и этим, по-видимому, превосходит других людей. Другая проблема с экзистенциальной философией — ее чрезмерная концентрация на индивиде. Как и конвенциональная психология, экзистенциализм в основном говорит об экзистенции личности в ее абстрагированности от социального контекста.

Сносная форма несчастья

Одна из самых интересных альтернатив конвенциональной психологии — негативный психоанализ. Психоанализ как таковой, особенно лакановский, уже негативный. В психоанализе, несмотря на его собственные механизмы защиты, больше пространства для принятия трагичности и более глубокая степень признания социальности индивида. Уже Фрейд критиковал «американизированную» популярную версию психоанализа, сведенную к оптимистично настроенной психотерапии и лечению психических отклонений.

В отличие от конвенциональной психологии у Фрейда понятие психической нормальности довольно относительно, то, что мы принимаем за норму, является лишь формой невроза, наиболее приспособленной к реальности. Фрейд не обещает счастья и психологического здоровья, всё, что он предлагал своим пациентам, — превратить трагизм в повседневную, более сносную форму несчастья.

Лакан развивает воззрения Хайдеггера о тревожности и встраивает их в концепцию психоанализа. Для Лакана тревожность — единственный аффект, который не врет. Он говорит о Реальном, подразумевая пустоту или пропасть в ядре нашего существования, которую мы тщетно пытаемся заполнить. Реальность по своей сути неконсистентна, она структурирована вокруг разрыва Реального. На субъективном уровне Реальное ощущается в форме травмы и тревоги. По Лакану, Реальное «представляет собой нечто, перед чем любые слова и категории бессильны, объект тревоги par excellence».

Человек как таковой — уже травмированное существо, посттравматический субъект, «в человеке уже есть трещина, глубокое нарушение регуляции жизни». Посттравматический субъект представляет собой «базовую» форму субъективности. Поэтому для обозначения субъекта в лакановском психоанализе используется знак $, обозначающий перечеркнутый субъект. Черта символизирует его расщепленность. Любая последующая травматизация — лишь напоминание или актуализация этой изначальной травмы.

Негативный психоанализ

Термин «негативный психоанализ» ввел критический мыслитель Рассел Джейкоби. Дополнительно обозначая психоанализ как негативный, он подчеркивал его критический потенциал. Джейкоби развивал концепт негативного психоанализа как квинтэссенцию фрейдомарксизма, который соединял перспективу критических теоретиков Франкфуртской школы с теорией психоанализа Фрейда.

Пионеры фрейдомарксизма — Герберт Маркузе, Теодор Адорно и Макс Хоркхаймер — критиковали то, что они обозначили термином «конформистская психология». Согласно их критике, распространенные формы психологии чрезмерно концентрируются на индивиде и его личном благополучии. Такая психология нацелена на исправление самого индивида и его отношения к реальности. В настоящее время наиболее очевидным проявлением такой формы психологической поддержки являются книги по психологической самопомощи, обилующие такими лозунгами, как «Сила изменить свою жизнь в ваших руках», «Измени свое мышление и ты изменишь жизнь», «Счастье — это выбор». Сосредотачиваясь на индивиде, конформистская психология таким образом перекладывает ответственность за несчастье индивида на него самого, не будучи способной распознать несправедливость социального строя как причину его несчастья.

Помимо концентрации на индивиде конформистская психология сосредоточена на положительных аффектах и полагает своей целью достижение индивидуального счастья. Изнанкой такой поддержки является патологизация негативных аффектов (таких как депрессия, тревога и отчаяние).

Фрейдомарксисты осуждают концентрацию на индивидуальном благополучии, поскольку оборотной стороной такого акцента является игнорирование социального контекста и условий жизни, которые способствуют возникновению у человека чувства несчастья.

Концентрируя людей на себе и своем мировоззрении, идеология традиционной психологии отвлекает от потенциального трансформирующего действия, направленного на изменение несправедливого социального строя.

Для того чтобы сделать людей счастливыми в несправедливом обществе, необходимо, чтобы люди адаптировались к несправедливости, при этом ничего не меняя, кроме своего отношения. Таким образом, теории конформистской психологии в действительности оказываются методами адаптации к социальной несправедливости. Это делает их приспешниками несправедливого социального уклада. Например, цель немедленного личного счастья, достигаемая путем изменения личного отношения, может предполагать адаптацию к патриархальному порядку или несправедливым условиям труда, в то же время она отвлекает человека от решения сути проблемы — социальной несправедливости как таковой. Получается, что преследование цели индивидуального счастья и продуктивности подразумевает игру по правилам несправедливого общества.

Понятие «негативный психоанализ» основано на противопоставлении позитивно ориентированной психологии. Добавляя слово «негативный» к понятию психоанализа, Джейкоби дополнительно акцентуализирует внимание на отрицательном критическом свойстве психоанализа, подчеркивая таким образом контраст с конвенциональной позитивно-ориентированной психологией.

Негативный психоанализ, по Джейкоби, отрицателен в двух взаимосвязанных смыслах. Во-первых, он отрицает неолиберальную иллюзию существования субъекта отдельно от общества. Во-вторых, психоанализу свойственен эмоционально-отрицательный заряд, в отличие от эмоционально-позитивной ориентации конформистской психологии, направленной на психологическое здоровье, ассоциируемое с индивидуальным счастьем.

Что касается первого, социального аспекта, психологи-конформисты, похоже, верят в отдельно существующее «я», поэтому они не распознают индивида как неотделимого и не существующего вне общества и вместо этого рассматривают его как самостоятельную единицу, которую можно изолировать от социального контекста и рассмотреть независимо от него — отделить и вылечить с помощью терапии, сделав счастливым.

В противоположность этому негативный психоанализ изобличает обособленность субъекта как иллюзию. Он отрицает субъекта, понимаемого как отдельную от общества единицу, и подчеркивает субъектность как историческое и глубоко коллективное образование. По выражению Джейкоби, «критическая грань психоанализа <…> пробивает притворство изолированного индивида», или более ясно: «он преследует субъективность до тех пор, пока она, так сказать, не исчезает; такой психоанализ негативен». Негативный психоанализ эмансипирует субъективность, отрицая ее нынешнюю неолиберальную версию и достигая ее основания — общества. Он предполагает, что нам нужно разрушить нынешнюю иллюзию нашей изолированной идентичности, чтобы обнаружить всех остальных из нас под ее осадками.

Это подводит нас ко второму, эмоционально негативному аспекту. Критический психоанализ фокусируется на негативных аффектах и предполагает в качестве одной из своих целей их депатологизацию и коллективное усиление, в отличие от заявляемой цели усиления индивидуальных позитивных аффектов, продвигаемой конформистской психологией. Требования быть счастливым, наряду со стигматизацией печали, препятствуют критическому мышлению: они поддерживают коллективную иллюзию удовлетворенности и тем самым предотвращают реалистичное столкновение с несправедливой реальностью. Акцент на положительных аффектах также обеспечивает иллюзию отделенности субъекта от общества и адаптирует субъекта к нездоровому общественному порядку. Кроме того, это препятствует солидарности, которая может быть сформирована на основе разделения негативных эмоций. Лозунг негативного психоанализа мог бы звучать так: «Не время быть счастливыми, нам нужно коллективно столкнуться с суровой реальностью нашего нынешнего состояния». Как красиво выразился Джейкоби, «в тумане мертвые оболочки господства оживают. Даже самые стойкие превращаются в головорезов, охотящихся за удовольствиями в парке развлечений. Если критическая теория в форме негативного психоанализа сумеет не поддаться соблазну погони <…>, она должна будет проникнуть в психические глубины, чтобы прислушаться к голосу печали и возмущения».

Критическая теория постулирует, что при капитализме психоанализ может быть только негативным. Такой психоанализ направлен на то, чтобы обнаружить социальность субъекта и освободить печаль, что послужило бы основанием для революционной солидарности. По словам Джейкоби, негативный психоанализ — это психоанализ в эпоху капитализма. Следовательно, негативный психоанализ, как его понимает Джейкоби, является лишь временной мерой, необходимой для революционных изменений. И это проблема. Джейкоби и другие критические теоретики, утверждая, что необходимость прислушаться к голосу печали, то есть трагической составляющей нашего существования, лишь временная мера, таким образом предполагают, что когда-то, например вслед за революцией, наступят счастливые времена, когда печали больше не будет и жизнь человека перестает быть трагедией.

В анархистских кругах похожую мысль недавно высказала Синди Милштейн. В книге «Мятежный траур: коллективная работа печали» она предлагает рассматривать печаль как подлинную инстанцию коллективного. Милштейн пишет о необходимости переживания коллективной боли, «превратившейся в оружие, которым владеют неравнодушные сообщества в ожесточенной битве за менее болезненный мир». Несмотря на то что боль здесь признается как инстанция коллективности, это всё же происходит с целью уменьшить боль, то есть как временная мера по дороге к менее болезненному будущему.

Таким образом критические теоретики и анархисты, ополчаясь против конформистской психологии, по сути совпадают с ней. Разница лишь в том, что конформистская психология ведет к счастью индивида, в то время как критическая теория — общества в целом. Получается, что если негативный психоанализ — временная мера, то он сводится к одной из форм позитивной психологии, только направленной не на индивида, а на общество. Это также форма иллюзии побега от трагичности, только более крупного масштаба. Это лишь временное соглашение не отрицать трагической составляющей существования ради того, чтобы в потенциале излечить от нее общество. Джейкоби ограничивает, в отличие, например, от Цапффе, трагичность бытия человека, сводя ее к капиталистическому укладу. Предположительно, после победы над капитализмом человек перестанет быть трагическим персонажем.

Такая локализация зла в капитализме уже служит механизмом эскапизма, сужая трагичность человеческого существования до определенного феномена.

Цель борьбы с капитализмом действительно способствует солидарности, но лишь тех, кто разделяет эту иллюзию. Это солидарность, основанная на иллюзии, а не на действительном понимании другого и сочувствии к нему.

Учитывая постулат экзистенциальной философии о сущностной трагичности человеческого существования, негативный психоанализ должен считаться не временной практикой в условиях капитализма, а наиболее подходящей для человека — покуда он существует. Под негативным психоанализом я, как и Джейкоби, понимаю не индивидуальную практику, где один из участников — квалифицированный специалист, а другой подвержен его терапевтическому воздействию. Негативный психоанализ — это скорее название для коллективной практики, теоретического и практического пространства, в котором не стигматизирована трагедия и благодаря этому становится возможным непритворное (и поэтому болезненное) понимание другого. Ведь если человек конститутивно трагическое существо, то понять его можно только в его трагедии. Человек встречает самого себя и другого — только на дне темной ночи души.

Каждый человек — трагический герой своей жизни. Страдание, его бессмысленность и неизбежность — наиболее искренние в другом. Никто не силен настолько, чтобы жить, не прибегая к различным формам эскапизма, но сами эти формы ошибочно принимать за суть человека, его сутью скорее является то, от чего он отчаянно бежит.

Безысходность и болезненность — универсальные черты нашего существования, инстанции, в которых мы совпадаем друг с другом. Поэтому боль — всегда общечеловеческая боль. Она соединяет, но это же делает нас невыносимыми друг для друга, мы разбегаемся от нашей общей боли в разные стороны, пытаясь отвлечься, найти выходы — подальше от себя и от другого.

Понимание другого не сделает понимающего и понимаемого счастливее, оно никому по сути не поможет. При этом помощь без понимания, особенно психологическая, часто является способом не видеть и не понимать человека, приемом сведения его к диагнозу и реципиенту терапии, лечащей изъятием человека у самого себя.

В трагичности человека — его правда, в счастье же есть оттенок фальши и неискренности. Удобность этой неискренности необходима для того, чтобы мы могли выносить друг друга, но за каждым счастьем скрывается боль, а также просьба, мольба ее понять.

Человек — это не лечится. Это бесит, плачется, орется и болит.

knife.media